Судят журналиста за то, что он в своей статье назвал баронессу свиньей. Истица возмущается, благородно негодует. Судья признает ее правоту и выносит журналисту обвинительный приговор. Предоставляет, естественно, подсудимому последнее слово. Тот встает и говорит:
– Ваша честь, это очень важно для моей дальнейшей профессиональной деятельности, поэтому я хотел бы еще раз удостовериться: значит, я не могу называть баронессу свиньей?
– Нет, не можете – или снова попадете под суд!
– А если я свинью назову баронессой, в этом будет что-то противозаконное?
– Ну, подсудимый, я не уверен, что читатель оценит ваше странное чувство юмора, но противозаконного ничего в этом, конечно, не будет.
– То есть я могу, не опасаясь наказания, называть свинью – баронессой?
– Да, можете, если вам угодно.
Журналист поворачивается к истице и произносит:
– Поздравляю вас, баронесса!

Приходит к чукче русский полярник и говорит:
– Чукча, займи 100 грамм золота до следующего года?
Ну, чукча, конечно, отказать не может, занял. Через год полярник приходит и говорит:
– Слышь, чукча, не получилось у меня с золотом в этот раз, займи еще 100 грамм?
Ну, чукча чего, он же добрая душа, занял. Год прошел, чукча видит – русский опять едет к нему, ну он жене и говорит:
– Видишь, русский едет, снова будет золото просить, так ты ему скажи, что я на дальних пастбищах.
Жена:
– Угу.
Чукча спрятался под кровать и лежит там. Русский заходит и говорит:
– Где твой муж?
Жена:
– На дальних пастбищах, однако.
Русский:
– Ну блин, я ему долг принес сразу за два года, а его нет. Ну, да ладно, доставай спирт, а сама в кровать.
Лежат, пыхтят, а чукча под кроватью думает:
– Ох, хреновый день, однако: долг надо забирать, русский убивать, жена морду бить, а я на дальних пастбищах.

Муж с женой обедают и разговаривают:
– Дорогой, ты меня любишь?
– Что за вопрос, я тебя просто обожаю!
– А если я умру, ты сильно огорчишься?
– Да о чем ты говоришь, я умру с горя!
– И никогда больше не женишься?
– Ну, может, и женюсь через пару лет. Я ж мужик в рассвете сил. Без хозяйки в доме сложно. Найду себе кого-нибудь.
– Хм, и что же, ты вот найдешь себе женщину, и с ней вот так же будешь обедать у нас на кухне?
– Ну конечно. Не в туалете же нам обедать.
– И поставишь ее фотографию в рамке на своем рабочем столе?
– Наверное.
– И будешь спать с ней в нашей постели?
– Возможно.
– И отдашь ей мои клюшки для игры в гольф? – спрашивает жена голосом полным возмущения.
– Нет, не отдам.
Обрадовавшаяся жена:
– А почему?
– Потому, что она левша.

Приехал студент МГУ на охоту в тайгу, и упрашивает в деревне чукчу, чтобы он его с собой на медведя взял. Чукча говорит:
– Ни, низя, тама шибка калясо стрилять надо, и глявное на лизях калясо ходить.
Студент ему показывает удостоверение, что он мастер спорта по биатлону. Чукча ему опять:
– Ни, низя, тама шибко умный надо бить.
Студент ему показывает студенческий билет МГУ. Чукча совсем нехотя соглашается и то в обмен на огненную воду. На следующий день долго ходят по тайге, и, наконец, находят берлогу. Чукча подходит к спящему медведю, и прикладом его по башке. Медведь конечно же просыпается. Чукчи начали бежать. Медведь в погоню за охотниками. Студент бежал-бежал, а потом думает, чего это я – мастер спорта по биатлону буду от медведя бежать. Останавливается, стреляет и убивает медведя. Подходит к нему чукча и говорит:
– МЭГУ, МЭГУ, а калава сапсем не работает, теперь сам его на себе будешь сорок километров до деревни тащить.

Абрам Цукерман получает по почте приглашение от Рабиновича на свою серебряную свадьбу. В конце приглашения написано: «Тем друзьям, которые не смогут к нам придти, подарки будут возвращены».
Абрам говорит жене:
– Надо что-то подарить, не прислать подарок неудобно. Но есть выход – мы к Рабиновичу не пойдем. Подарок-то должны вернуть.
Короче, Абрам идет к соседу и просит одолжить на несколько дней роскошный и страшно дорогой серебряный канделябр. Отсылают этот канделябр Рабиновичу.
Проходит три дня, пять дней, неделя, две – канделябр не возвращается. Еще через неделю Абрам говорит жене:
– Забыл, видно, Рабинович обо мне и канделябре. Зайду-ка я к нему и ненавязчиво намекну.
Заходит. Рабинович встречает его с распростертыми объятьями:
– Ну, наконец-то, дорогой. А я как раз сегодня жене говорю – если наш Абрам и сегодня не сможет к нам придти, то вечером отсылаем канделябр.